* * * [43]
На этой горной высоте
Еще остались камни те,
Где ветер высек имена,
Где ветер выбил письмена,
Которые прочел бы Бог,
Когда б читать умел и мог.
СЕЛЬСКИЕ КАРТИНКИ
Синеглазенький ребенок,
Позабытый на скамье,
Невзначай упал спросонок
Прямо на спину свинье.
Но свинья посторонилась,
Отодвинулась быстрей
И не очень удивилась,
Зная здешних матерей.
Но, конечно, завизжала
И на помощь позвала:
И она детей рожала,
Тоже матерью была.
Ей ребенка было жалко,
И поэтому сейчас
По свинье гуляет палка
Благодарности от нас.
Все судачат с важным видом,
И разносится окрест:
Если Бог тебя не выдаст,
То свинья тебя не съест.
* * *
О, если б я в жизни был только туристом,
Разреженный воздух горы
Вдыхал бы, считая себя альпинистом,
Участником некой игры.
Но воздух усталое сердце ломает,
Гоня из предсердий последнюю кровь.
И мир, что меня хорошо понимает,
Щетинится, злобится вновь.
И горы, и лес сговорились заочно
До смерти, до гроба меня довести.
И малое счастье, как сердце, непрочно,
И близок конец пути…
* * *
Ты душу вывернешь до дна,
До помраченья света.
И сдачу даст тебе луна
Латунною монетой.
Увы, не каждому рабу,
Не дожидаясь гроба,
Дано испытывать судьбу —
А мы такие оба.
* * *
И мне, конечно, не найти
Пургой завеянные тропы,
Пургой закопанные трупы,
Потерянные пути…
* * *
Верьте, смерть не так жестока
От руки пурги.
Остановка кровотока —
Это пустяки…
* * *
Два журнальных мудреца
Жарким спором озабочены:
У героя нет лица,
Как же дать ему пощечину?
* * *
По долинам, по распадкам
Пишут письма куропатки.
Клинописный этот шрифт
Разобрал бы только Свифт.
* * *
Всю ночь мои портреты
Рисует мне река,
Когда луна при этом
Доверчиво близка.
Река способна литься
Без славы и следа,
Диплома живописца
Не зная никогда.
Расстегнут ворот шуба,
Надетой кое-как.
Мои кривятся губы,
Рассыпался табак.
Я нынче льда бледнее
В привычном забытьи.
И звезды мне роднее,
Чем близкие мои.
Какой небесной глубью
Я нынче завладел.
И где же самолюбью
И место и предел?
Оно в куски разбито,
Топталось неспроста.
Мучительного быта
Железная пята.
Из склеенных кусочков,
Оно — как жизнь моя —
В любой неловкой строчке,
Какую вывел я.
Житейские волненья,
И приступы тоски,
И птичьи песнопенья,
Сцепленные в стихи,
Где рифмы-шестеренки
Такой вращают вал,
Что с солнцем вперегонки
Кружиться заставлял.
Тяжелое вращенье
Болот, морей и скал,
Земли, — чьего прощенья
Я вовсе не искал,
Когда, опережая
Мои мечты и сны,
Вся жизнь, как жизнь чужая,
Видна со стороны.
Брожу, и нет границы
Моей ночной земли.
На ней ни я, ни птицы
Покоя не нашли.
Любой летящий рябчик
Приятней мне иных
Писателей и стряпчих,
И страшно молвить — книг.
И я своим занятьем
Навеки соблазнен:
Не вырасту из платья
Ребяческих времен.
И только в этом дело,
В бессонном этом сне,
Другого нет удела,
И нет покоя мне.
Каким считать недугом
Привычный этот бред?
Блистательным испугом,
Известным с детских лет.
Приклады, пули, плети,
Чужие кулаки —
Что пред ними эти
Наивные стихи?